– Здравствуйте! – закричала она. – Думаю, вы меня не ждали?
От девушки исходил такой свет, такое тепло, что Альдо сразу перестал дрожать. Он с трудом удержался, чтобы не сжать ее в объятиях, и только протянул к ней руки.
– Нет, я не ждал вас! И меня даже одолевали мрачные мысли, но появились вы, и все прояснилось! Какое невероятное счастье – видеть вас сегодня здесь!
– Сейчас все вам расскажу. Можно войти? Здесь так холодно и сыро...
– Конечно! Входите! Входите скорее!
Альдо повел ее в свой рабочий кабинет, но навстречу им попался Заккария с чайным подносом в руках. Узнав гостью, старый слуга поставил свою ношу на сундук и бросился к ней:
– Барышня Лиза!.. Кто бы мог подумать? Ох, как обрадуется Чечина!
Прежде чем его успели остановить, он помчался в сторону кухни, позабыв о своих величественных манерах и думая только о том, чтобы поскорее обрадовать жену. Альдо тем временем привел гостью в большую, обтянутую золотой парчой комнату, где они так часто работали вместе и где она предельно естественным движением опустилась в кресло, в которое садилась прежде, собираясь стенографировать письма, которые диктовал ей Морозини. Не успели они сказать друг другу и двух слов, как дверь распахнулась под натиском Чечины, и та, смеясь и плача, налетела на Лизу, едва не раздавив ее в порыве восторга:
– Клянусь всеми святыми рая, это она, это в самом деле она! Наша малышка!.. О, Иисусе сладчайший, какой великолепный подарок вы сделали нам на Рождество!
– Ну что, Лиза, теперь видите, с какой нежностью к вам здесь относятся, не правда ли? – с улыбкой проговорил Альдо, когда Лиза выпуталась наконец из водоворота лент, накрахмаленного полотна, черного шелка и роскошной плоти, в который превратилась плачущая жаркими слезами Чечина. – Надеюсь, вы останетесь с нами?
– Вы прекрасно знаете, что это невозможно. Как и в прошлом году, я спешу в Вену, к бабушке, которая поручила мне передать вам ее самые теплые пожелания! Она вас очень любит.
– И я ее тоже. Это удивительная женщина! Как она себя чувствует?
– Как нельзя лучше! Ждет в гости моего отца и мачеху. Это не так уж ее радует, но долг гостеприимства обязывает, и я не хочу оставлять ее без поддержки в этом испытании...
– Но тогда... как же вы приехали в Венецию? Неужели действительно только ради нас?
Альдо не решился сказать вслух «ради меня», но всей душой на это надеялся! В эту минуту он наконец осознал, какое чувство испытывает к Лизе. Он понял, почему не любит больше Анельку, почему никогда больше не сможет ее любить, если, конечно, то, что влекло его к ней, было любовью. И улыбка Лизы согрела ему сердце:
– Конечно, ради вас! Я люблю Венецию, но чем бы она была без вас... всех? И потом, по правде говоря, есть еще одно...
Ее прервал звук легких шагов. В тот же миг у Альдо померкло в глазах, а Чечина попятилась в тень книжного шкафа, словно отступила перед угрозой. В погрузившийся в безмолвие кабинет вошла Анелька.
– Извините, если помешала, – звонко произнесла она, – но мне надо выяснить одну вещь. Альдо, что вы думаете об обеде у Калерджи? Вы хотите идти туда или нет?
– Поговорим об этом позже! – ответил побледневший от боли и ярости Морозини. – Сейчас не время и здесь не место это обсуждать. Оставьте нас, пожалуйста!
– Как вам угодно!
Презрительно пожав плечами, молодая женщина повернулась на высоких каблуках, взмахнула креп-жоржетовой юбкой, показав безупречные ноги, и исчезла так же внезапно, как появилась. Но Лиза уже машинальным движением поднялась с места. Она тоже была бледна. Девушка узнала непрошеную гостью, и в ее глазах, когда она подняла их на Альдо, удивление смешалось с болью.
– Я не ошиблась? Это действительно... леди Фэррэлс?
Господи, как же трудно выговорить ответ! Но все-таки надо...
– В самом деле... но теперь она носит другое имя...
– Только не говорите мне, что ее фамилия... Морозини. Дочь... О, какой ужас!
Лиза бросилась прочь из комнаты, но Альдо метнулся к ней и удержал за руку.
– Прошу вас, одну минуту! Только одну минуту!.. Позвольте мне объяснить вам...
– Отпустите меня! Нечего здесь объяснять! Я ухожу... Ни минуты больше здесь не останусь!
Срывавшийся, нервный голос выдавал, насколько она потрясена. Чечина попыталась прийти на помощь Альдо:
– Дайте ему всего одну минуточку, барышня Лиза! Он не виноват...
– Довольно уже быть ему нянькой, Чечина! Этот здоровенный балбес уже в таком возрасте, когда понимают, что делают... и, в конце концов, я ведь всегда знала, что он любит эту женщину.
– Да нет же, вы не хотите понять...
– Ну все, довольно, Чечина! Я вас очень люблю, но не требуйте от меня слишком многого! Прощайте.
Она наклонилась, чтобы поцеловать старую подругу, потом обернулась к Альдо, до того подавленному непоправимостью происшедшего, что он даже не пытался бороться.
– Я чуть не позабыла об истинной цели моего приезда! Держите! – прибавила она, бросив на стол черный бархатный футляр. – Я привезла вам это! Тело Эльзы нашли...
Упав среди бумаг, футляр раскрылся, и показался орел, который уже никто не надеялся увидеть. Под горевшей на столе яркой лампой грани бриллиантов вспыхнули всеми цветами радуги, а в таинственных глубинах опала, казалось, зарождались все оттенки солнечного спектра.
Когда Альдо вновь повернул голову, мадемуазель Кледерман уже не было в комнате. Он даже не пытался ее догнать. Зачем? И что он может ей сказать? Застыв над камнем и не решаясь к нему прикоснуться, князь слушал, как нарастает и затихает вдали рокот мотора лодки, уносившей Лизу. Далеко, как можно дальше от него! Слишком далеко для того, чтобы когда-нибудь им довелось встретиться...
Жюльетта Бенцони
Книга 4. РУБИН КОРОЛЕВЫ
Мишелю де Гресу, который так хорошо умеет раздвигать горизонт...
Часть первая
НИЩИЙ ИЗ СЕВИЛЬИ
1924 год
1
СТРАЖДУЩАЯ ДУША
Впразднике было что-то колдовское. Да и как иначе, если он порожден древней, сохранившейся в своей первозданности, чуждой всему наносному андалузской традицией. Ощущение чуда усиливал детский голос исключительной красоты...
На стуле у фонтана в черном костюме и белой сорочке, сложив руки на коленях, вытянув шею и подняв глаза ввысь, словно вопрошая о чем-то звезды на высоком густо-синем небосводе, сидел мальчик по имени Маноло. Словно не замечая окружавшей его толпы, он выпевал своим хрустально-звонким голосом необычайно красивую solea. Рядом, опершись ногой на табурет, стоял гитарист и с какой-то особенной заботливостью смотрел на мальчика.
Прозрачная музыкальная фраза взлетала к небу, затем прерывалась странными мольбами и вновь возобновляла свой полет. Слушатели затаили дыхание, очарованные столь совершенным исполнением «cante jondo» – «глубинной песни», пришедшей из седой старины, когда византийские церковные мелодии смешались с музыкой мавританских королей Гранады и страстными напевами цыганских таборов, поселившихся здесь в XV веке. Таким было и фламенко до того, как его «подправили и окультурили» в многочисленных кафе Трианы и Сакро-Монте – ни на что не похожее, чистое искусство...
Умолк последний звук – и словно рассеялись чары. На секунду воцарившуюся тишину взорвал гром аплодисментов, юный певец привстал со стула и поклонился с очень серьезным видом. Маноло не стукнула еще и четырнадцати, но он был уже знаменит. Два года назад этот мальчик-цыган без труда выиграл певческий конкурс в Гранаде, организованный поэтом Федерико Гарсия Лоркой и композитором Мануэлем де Фалья. С тех пор его всюду зазывали к себе наперебой, во всяком случае, пытались это сделать, правда, не всегда успешно, ибо те, кто занимался карьерой начинающего певца, вели жестокий отбор выступлений юного дарования. Но могли ли они устоять перед доньей Аной, семнадцатой герцогиней де Мединасели, если она уже решила, кто должен стать гвоздем программы устроенного ею вечера в честь королевы, приуроченного ко дню Святого Исидора?